Отлучение Льва Толстого от церкви в зеркале современной России
В февральских номерах всех основных российских газет за 1901-й год
появилось официальное извещение о том, что граф Лев Толстой, в соответствии со
специальным церковным определением №557, больше не является членом Православной
церкви, «так как его публично высказываемые убеждения несовместимы с таким
членством». Отныне писателю запрещалось общение с Церковью. Надо думать, что и
Церковь, в свою очередь, в лице её служителей разрывала отношения с человеком. Данным извещением, выпущенным в традиционно
закреплённые календарные сроки
проведения массовых процедур провозглашения анафемы бунтовщикам и еретикам, государство
официально подтверждало факт отлучения («отпадения») писателя не только от
Православия, но и от самого государства, поскольку Русская Православная Церковь
являлась неотъемлемой частью всего государственного устройства, допускавшего лишь
на особо оговоренных условиях, в исключительных случаях, иную вероисповедальную практику. Всем было
ясно, что совершён не только церковный, но, прежде всего, государственный акт.
Логично думать, что документ об
отлучении классика, хотя и подписан другими лицами (митрополитом Антонием и его
ближайшим окружением), составлялся при
непосредственном и весьма заинтересованном участии всесильного обер-прокурора Святейшего Синода Константина
Победоносцева и не мог выйти в свет без личного одобрения Его Величества. В
документе выражалась высшая монаршая воля. Безусловно, в нём строго, с
естественной осторожностью, соблюдались
все нормы тогдашней отечественной юрисдикции. Да и рождался он не впопыхах, а
имел достаточно длительную бюрократическую биографию, вынужденную учитывать все
сложности политической ситуации в
стране, содержать веские моральные и
социальные аргументы. Государство в лице одного из важнейших своих институтов,
после долгих колебаний и проволочек, решило обвинить человека в том, чего давно хотело,
но не решалось. Известно
также, что как в отдельных общественных
кругах, так и внутри церкви неоднократно предпринимались попытки под разными предлогами отменить данный
акт. Из недавних наиболее значимая –
обращение к патриарху Кириллу председателя Счётной палаты Сергея Степашина,
являющегося одновременно председателем Императорского Православного
Палестинского общества и Президентом Российского книжного союза. Экс
премьер-министр России, руководствуясь соображениями «сострадания к личности
Толстого», с подчёркнутой деликатностью просил
патриарха оказать содействие в
аннулировании принятого Синодом решения. Просьба высокого государственного лица
не получила удовлетворения. При этом интересно отметить, что в ответе Церкви,
подписанном не Патриархом, а всего лишь бюрократическим
лицом, что само по себе знаменательно, отказ в пересмотре дела объясняется тем, что
граф «сам себя отлучил от Церкви». По
сути, такой ответ находится в явном противоречии с официальным объяснением причин
отлучения, сделанном Церковью в 1901-ом году. В оригинале документа упор
делался на несовместимость высказываний Льва Толстого с его пребыванием в
Церкви и фактически признавал именно её инициативу
в принятии решения. Сам же писатель публично
никогда прямо не заявлял о своём желании
официально оформить развод с Церковью.
Отлучение было призвано нанести удар по репутации писателя, оказать на него физическое и психологическое воздействие,
подорвать его здоровье. По воспоминаниям большинства очевидцев,
Лев Николаевич, действительно, был
несколько обескуражен резким поворотом событий. Не в свойственной ему манере,
он тратит больше месяца на тщательную подготовку своего ответа Церкви. В принципе, он соглашается с теми основаниями, которые церковная
фемида формально использовала для вынесения своего решения. Автор «Воскресения»
подтверждает своё непризнание воскресения Иисуса Христа и его сверхъестественной
природы, объявляет бредом и баснями большинство библейских сюжетов, отвергает
важнейшие церковные догматы, в том числе и учение о троичности Бога. Фактически
он повторяет ранние свои заключения о том, что «церковное христианство
представляет собой учение, имеющее свои корни в еврействе и вышедшее из него
своею ложью». В противовес полученным обвинениям
писатель выражает резкий упрёк Церкви в том, что она грубейшим образом искажает истинное христианство, заключающееся
в любви к людям. Он пишет, что церковное учение, по его глубокому убеждению, есть
«коварная и вредная ложь, собрание суеверий, разных видов колдовства и диких
обычаев». Его личное несогласие с Церковью заключается не в том, что он
восстаёт на Господа, а в том, что он всеми силами души старается служить ему:
«Бога
же – духа, Бога – любовь, не только не отвергаю, но ничего не предлагаю
действительно существующим, кроме Бога». Отлучение от Церкви он рассматривает как
акт «подстрекательства к дурным чувствам и инстинктам, так как и должно было
ожидать, в людях непросвещённых и нерасположенных ко мне». Ответ Толстого был опубликован со
значительными сокращениями лишь в отдельных церковных изданиях и, конечно,
остался неизвестным для большинства населения. Важно
сохранить в культурной памяти поколений то, как тогдашнее общество
среагировало на отлучение, ставшее фактом государственного осуждения одного из величайших лиц российской
истории, какие события ему сопутствовали. Возникла амбивалентная ситуация, при
которой слава и гордость всей России оказалась в положении незаконной
государственной личности. Не хватало только того, чтобы инициировать процесс по
лишению человека гражданства и его выдворения из страны, как это впоследствии было
осуществлено в отношении Пастернака, Солженицына, Бродского. Вопрос об
уголовном преследовании всемирно известного писателя, к тому же находящегося в
достаточно солидном возрасте, отпадал как уж чересчур неразумный и репутационно
вредный для самой абсолютистской власти.
Понятно,
что единодушия в обществе по поводу отлучения Льва Толстого от Церкви не наблюдалось, да оно и не ожидалось. Этот
акт только добавил пороха во взрывоопасную бочку, в которую Россия стремительно превращалась. Имя Толстого
стало фактором разъединения России. Православный
народ в целом одобрительно отнёсся к отлучению. При этом свою роль сыграла
спекуляция на религиозных и патриотических чувствах населения. Ясно, что вся
полнота знаний по вопросу отлучения народу была неведома, и люди питались теми
сведениями, что получали от местных служителей Церкви, которые были и
сами-то не очень осведомлены о
скандальном деле. Для создания отрицательного отношения к писателю государственной
пропагандой учитывалось и растущее
недовольство крестьян помещиками. В глазах бедных деревенских жителей Лев
Толстой представлялся богатым графом, врагом русского крестьянства и
национальной веры. О продажности оппозиционеров (а кем ещё по отношению к
государству был Лев Николаевич?) Госдепу тогда ещё не говорили. Но вспомнили
слова почитаемого в народе Феофана
Затворника, называвшего писателя «башибузуком», «врагом Божьим» и «слугой
дьявола», который «литографирует свои статьи за границей, - провозит их
контрабандою и распространяет секретно». Вообще вся тогдашняя обвинительная риторика, при близком
сравнении, обнаруживает много сходства с современными политическими реалиями.
Конечно,
с учётом тогдашних и сегодняшних технических возможностей. Как и сегодня, так
и
тогда, в ход была пущена вся пропагандистская машина государства. Все центральные российские газеты были полны материалами,
гневно осуждающими «еретика» и «душепогубителя». Всюду по приходам проходили
специальные молебны за ниспослание кары Господней «хулителю Церкви». Такой
чести, как Льву Толстому, не было в дальнейшем оказано ни Ленину, ни Сталину,
действительным организаторам и разрушителям российского Православия. Надо обратить внимание на то, что особенно
усердствовал в организации нападок на
отлучённого от Церкви гения Иоанн
Кронштадтский (Иван Ильич Сергеев), чья личность служила исключительным и
непререкаемым символом культа российского государства, покоящегося на трёх
китах – абсолютистской монархии, православии и народности. Многочисленные публикации (20 статей) и страстные призывы пользовавшегося
у населения большим доверием митрофорного протоиерея к расправе над Толстым
были призваны представить писателя в образе ужасного чудовища, «порождения
ехидны», «подобного Иуде предателя», «змеи, полной яда смертоносного», «сосуда
сатаны», «разбойника», который «хохотом
сатанинским насмехается над Церковью» и «вбив клин себе в голову, хочет обратить в дикарей и безбожников всех русских:
и детей, и простой народ». Иоанна,
гордившегося званием члена черносотенного Союза русского народа, крайне беспокоило, что писатель, не получив
должного земного наказания, «живёт барином в своей Ясной Поляне» и имеет
возможность принимать своих почитателей и последователей. Всей стране становятся известными пророчества
наиболее известного в России члена Святейшего Правительственного синода о скорой «лютой смерти» известного «грешника», которая
обернётся «страхом для всего мира». Будучи мастером по сочинению всевозможных
проклятий, Иоанн, именовавшийся при жизни «мерилом правды и кривды», обращается
6 сентября 1908 года к Богу со следующими словами: «Господи, не допусти Льву
Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника
Рождества Пресвятой Богородицы, которую он похулил ужасно и хулит. Возьми с
земли этой труп зловонный, гордостью своею
посмрадевшей всею земли. Аминь». Для удобства гонителей Льва Толстого было
издано целое пособие, состоящее из
наиболее хлёстких высказываний Иоанна Кронштадтского. И это вам не беззубый
текст панк-молебна «Pussy Riot» со словами «Богородица, Путина прогони!». Православные и черносотенные организации
восприняли определение Святейшего синода как команду к началу травли
знаменитого писателя. Проклятья типа «тебя давно ждёт виселица», «смерть на
колу», «еретиков нужно убивать» сыпались на его голову. Вполне серьёзно в
широкой печати распространялся сопровождаемый иллюстрациями рассказ о том, как
лицо
на портрете графа неожиданно приобрело сатанинские черты. Случилось это точно
в
то время, как было принято церковное решение. Сам Победоносцев вынужден был с двойственным
чувством отметить: «Какая туча озлобления поднимается на Толстого!» Вместе с тем, история с Толстым
обнаружила и наглядно показала другую Россию. По всей стране состоялись
выступления в поддержку писателя. Люди несли к графской усадьбе цветы, выражали
ему своё уважение и признательность. Как отмечала Софья Андреевна, в доме
царила праздничная атмосфера, в нём с утра до вечера находились целые толпы. Многие
люди хорошо понимали, что церковное определение было реакцией обиды власти на
высочайший авторитет Льва Толстого среди наиболее образованной части населения
России. Говорили, что в России есть два царя: Николай II и Лев Толстой. И
такое двоевластие не могло долго продолжаться. Церковь рано или поздно должна
была нанести удар по своему противнику. Как отмечал юрисконсульт Его Величества
Н.А. Лебедев, в отлучении проявились глупость церковников, их угодливость по отношению
к Победоносцеву, мстившему писателю за откровенную критику в адрес Церкви. Примечательны
следующие слова этого смелого царедворца, которые печальным образом соотносятся
с нашим временем: «Может быть, десятки тысяч читали запрещённые произведения Толстого
в России. А теперь будут читать сотни тысяч. Что меня огорчает, так это
отсутствие в епископах духа любви и применения истин христианства. Они
наряжаются в богатые одежды, упиваются и объедаются, наживают капиталы, будучи
монахами, забывают о бедных и нуждающихся….Удалились от народа, построили
дворцы, забыли кельи, в которых жили Антонии и Феодосии… служат соблазном своим
распутством… «Дом мой домом молитвы наречётся, они же сделали его вертепом
разбойников… Всё это горько и прискорбно». Всё
это случилось более сотни лет назад, но оно же остаётся и доныне. Только то же самое происходит, как говорил поэт Юрий
Левитанский, «не с ними, а с нами самими». Ставшие историей войны и революции
ничего, по сути, не изменили. Отлучение Толстого до сих пор не
нашло своего ни логического, ни общественно-политического разрешения. И сегодня оно, как и тогда, накладывается на перипетии нашего бурного
времени. Отлучение Толстого от Церкви,
как смысловой анахронизм, гниющей занозой торчит в нашем общественном
организме. С
одной стороны, Лев Толстой – это наша национальная гордость, это светоч мировой
культуры, это правомочный представитель России в международном сообществе. С другой, это человек, чьи взгляды и позиции
находятся в вопиющем несогласии с официальной идеологией государства. На лицо
явное и глубокое противоречие. Толстой пребывает, как и раньше, в состоянии разобщения с нынешним
государственным устройством России. В
свою очередь и государство, которое всё более и более сближается с Церковью, также не может примириться с величайшим сыном
земли Русской. Развод государства с гением, оформленный в 1901-ом году,
сохраняется. Попытки как-то разрешить
это глубочайшее противоречие носят откровенно искусственный характер. Свести
концы с концами и вернуть задним числом писателя в лоно Церкви не удаются ни на церковном, ни на
светском уровнях. Да и надо ли тратить
на это усилия? Правильно ли проявлять
уверенность в том, что, умирая, Лев Николаевич желал встретиться со
священниками, чтобы произнести слова покаяния, и только безбожное окружение
писателя во главе с Чертковым не позволило этому случиться? Может быть,
кому-то выгодна именно такая постановка
вопроса, но она лишена и фактических и логических оснований. И, главное, она не устраняет бездну существующих противоречий
между Толстым и полусветским и
полуклерикальным государством, каким стала современная Россия. Пожалуй, только
её увеличивает. Думается, что ключ к сближению нравственных
позиций Толстого и современного российского государства лежит в иной плоскости.
Не в формальных шагах по снятию с Толстого нелепых обвинений, не в фимиаме признания
и превознесения его отдельных заслуг перед Родиной, а в том, насколько само
государство следует заветам величайшего гуманиста. И уж точно Толстой никогда
бы не одобрил своего восстановления в Церкви, погрязшей в тех же, если ещё не более жутких, пороках, которые он смело
бичевал в своё время. Беда в том, что,
сливаясь друг с другом на основе ограничения гражданских прав, государство и церковь препятствуют
гуманизации политической и общественной жизни в нашей стране. В такой ситуации
пути гуманиста Толстого, государства и Церкви обречены на несогласованное
существование. Многие люди, кто из добрых побуждений, а
кто, руководствуясь теми или иными конъюнктурными соображениями, желают отмены скандального определения Церкви
№557, согласно которому великий сын земли Русской был отлучён от Православия.
Но соответствуют ли эти желания желанию самого
Льва Николаевича? Что изменилось в положительную сторону в духовном и
нравственном состоянии Церкви и, прежде всего, её священства, по сравнению с
годами жизни творца бессмертных литературных трудов, чтобы он сегодня сам,
будучи жив, заявил о своём желании находиться в церковных рядах? В ответе на
этот вопрос мы не можем следовать исключительно велениям своих сердец.
Необходимо в первую очередь уважать волю самого Льва Толстого, которую можно понять,
читая и изучая писателя, а не занимаясь досужими домыслами и попытками «убелить
собственные одежды» с помощью малоубедительных, а то и просто нечестных
средств. Владимир
Рослов
Последние публикации на сопряженные темы
Пришествий на страницу: 4347