Отлучение Льва Толстого от церкви в зеркале современной России
В февральских номерах всех основных российских газет за 1901-й год появилось официальное извещение о том, что граф Лев Толстой, в соответствии со специальным церковным определением №557, больше не является членом Православной церкви, «так как его публично высказываемые убеждения несовместимы с таким членством». Отныне писателю запрещалось общение с Церковью. Надо думать, что и Церковь, в свою очередь, в лице её служителей разрывала отношения с человеком.
Данным извещением, выпущенным в традиционно закреплённые календарные сроки проведения массовых процедур провозглашения анафемы бунтовщикам и еретикам, государство официально подтверждало факт отлучения («отпадения») писателя не только от Православия, но и от самого государства, поскольку Русская Православная Церковь являлась неотъемлемой частью всего государственного устройства, допускавшего лишь на особо оговоренных условиях, в исключительных случаях, иную вероисповедальную практику. Всем было ясно, что совершён не только церковный, но, прежде всего, государственный акт.
Логично думать, что документ об отлучении классика, хотя и подписан другими лицами (митрополитом Антонием и его ближайшим окружением), составлялся при непосредственном и весьма заинтересованном участии всесильного обер-прокурора Святейшего Синода Константина Победоносцева и не мог выйти в свет без личного одобрения Его Величества. В документе выражалась высшая монаршая воля. Безусловно, в нём строго, с естественной осторожностью, соблюдались все нормы тогдашней отечественной юрисдикции. Да и рождался он не впопыхах, а имел достаточно длительную бюрократическую биографию, вынужденную учитывать все сложности политической ситуации в стране, содержать веские моральные и социальные аргументы. Государство в лице одного из важнейших своих институтов, после долгих колебаний и проволочек, решило обвинить человека в том, чего давно хотело, но не решалось.
Известно также, что как в отдельных общественных кругах, так и внутри церкви неоднократно предпринимались попытки под разными предлогами отменить данный акт. Из недавних наиболее значимая – обращение к патриарху Кириллу председателя Счётной палаты Сергея Степашина, являющегося одновременно председателем Императорского Православного Палестинского общества и Президентом Российского книжного союза. Экс премьер-министр России, руководствуясь соображениями «сострадания к личности Толстого», с подчёркнутой деликатностью просил патриарха оказать содействие в аннулировании принятого Синодом решения. Просьба высокого государственного лица не получила удовлетворения. При этом интересно отметить, что в ответе Церкви, подписанном не Патриархом, а всего лишь бюрократическим лицом, что само по себе знаменательно, отказ в пересмотре дела объясняется тем, что граф «сам себя отлучил от Церкви». По сути, такой ответ находится в явном противоречии с официальным объяснением причин отлучения, сделанном Церковью в 1901-ом году. В оригинале документа упор делался на несовместимость высказываний Льва Толстого с его пребыванием в Церкви и фактически признавал именно её инициативу в принятии решения. Сам же писатель публично никогда прямо не заявлял о своём желании официально оформить развод с Церковью. Отлучение было призвано нанести удар по репутации писателя, оказать на него физическое и психологическое воздействие, подорвать его здоровье.
По воспоминаниям большинства очевидцев, Лев Николаевич, действительно, был несколько обескуражен резким поворотом событий. Не в свойственной ему манере, он тратит больше месяца на тщательную подготовку своего ответа Церкви. В принципе, он соглашается с теми основаниями, которые церковная фемида формально использовала для вынесения своего решения. Автор «Воскресения» подтверждает своё непризнание воскресения Иисуса Христа и его сверхъестественной природы, объявляет бредом и баснями большинство библейских сюжетов, отвергает важнейшие церковные догматы, в том числе и учение о троичности Бога. Фактически он повторяет ранние свои заключения о том, что «церковное христианство представляет собой учение, имеющее свои корни в еврействе и вышедшее из него своею ложью».
В противовес полученным обвинениям писатель выражает резкий упрёк Церкви в том, что она грубейшим образом искажает истинное христианство, заключающееся в любви к людям. Он пишет, что церковное учение, по его глубокому убеждению, есть «коварная и вредная ложь, собрание суеверий, разных видов колдовства и диких обычаев». Его личное несогласие с Церковью заключается не в том, что он восстаёт на Господа, а в том, что он всеми силами души старается служить ему: «Бога же – духа, Бога – любовь, не только не отвергаю, но ничего не предлагаю действительно существующим, кроме Бога».
Отлучение от Церкви он рассматривает как акт «подстрекательства к дурным чувствам и инстинктам, так как и должно было ожидать, в людях непросвещённых и нерасположенных ко мне».
Ответ Толстого был опубликован со значительными сокращениями лишь в отдельных церковных изданиях и, конечно, остался неизвестным для большинства населения.
Важно сохранить в культурной памяти поколений то, как тогдашнее общество среагировало на отлучение, ставшее фактом государственного осуждения одного из величайших лиц российской истории, какие события ему сопутствовали. Возникла амбивалентная ситуация, при которой слава и гордость всей России оказалась в положении незаконной государственной личности. Не хватало только того, чтобы инициировать процесс по лишению человека гражданства и его выдворения из страны, как это впоследствии было осуществлено в отношении Пастернака, Солженицына, Бродского. Вопрос об уголовном преследовании всемирно известного писателя, к тому же находящегося в достаточно солидном возрасте, отпадал как уж чересчур неразумный и репутационно вредный для самой абсолютистской власти.
Понятно, что единодушия в обществе по поводу отлучения Льва Толстого от Церкви не наблюдалось, да оно и не ожидалось. Этот акт только добавил пороха во взрывоопасную бочку, в которую Россия стремительно превращалась. Имя Толстого стало фактором разъединения России.
Православный народ в целом одобрительно отнёсся к отлучению. При этом свою роль сыграла спекуляция на религиозных и патриотических чувствах населения. Ясно, что вся полнота знаний по вопросу отлучения народу была неведома, и люди питались теми сведениями, что получали от местных служителей Церкви, которые были и сами-то не очень осведомлены о скандальном деле. Для создания отрицательного отношения к писателю государственной пропагандой учитывалось и растущее недовольство крестьян помещиками. В глазах бедных деревенских жителей Лев Толстой представлялся богатым графом, врагом русского крестьянства и национальной веры. О продажности оппозиционеров (а кем ещё по отношению к государству был Лев Николаевич?) Госдепу тогда ещё не говорили. Но вспомнили слова почитаемого в народе Феофана Затворника, называвшего писателя «башибузуком», «врагом Божьим» и «слугой дьявола», который «литографирует свои статьи за границей, - провозит их контрабандою и распространяет секретно». Вообще вся тогдашняя обвинительная риторика, при близком сравнении, обнаруживает много сходства с современными политическими реалиями. Конечно, с учётом тогдашних и сегодняшних технических возможностей. Как и сегодня, так и тогда, в ход была пущена вся пропагандистская машина государства. Все центральные российские газеты были полны материалами, гневно осуждающими «еретика» и «душепогубителя». Всюду по приходам проходили специальные молебны за ниспослание кары Господней «хулителю Церкви». Такой чести, как Льву Толстому, не было в дальнейшем оказано ни Ленину, ни Сталину, действительным организаторам и разрушителям российского Православия.
Надо обратить внимание на то, что особенно усердствовал в организации нападок на отлучённого от Церкви гения Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергеев), чья личность служила исключительным и непререкаемым символом культа российского государства, покоящегося на трёх китах – абсолютистской монархии, православии и народности.
Многочисленные публикации (20 статей) и страстные призывы пользовавшегося у населения большим доверием митрофорного протоиерея к расправе над Толстым были призваны представить писателя в образе ужасного чудовища, «порождения ехидны», «подобного Иуде предателя», «змеи, полной яда смертоносного», «сосуда сатаны», «разбойника», который «хохотом сатанинским насмехается над Церковью» и «вбив клин себе в голову, хочет обратить в дикарей и безбожников всех русских: и детей, и простой народ». Иоанна, гордившегося званием члена черносотенного Союза русского народа, крайне беспокоило, что писатель, не получив должного земного наказания, «живёт барином в своей Ясной Поляне» и имеет возможность принимать своих почитателей и последователей. Всей стране становятся известными пророчества наиболее известного в России члена Святейшего Правительственного синода о скорой «лютой смерти» известного «грешника», которая обернётся «страхом для всего мира». Будучи мастером по сочинению всевозможных проклятий, Иоанн, именовавшийся при жизни «мерилом правды и кривды», обращается 6 сентября 1908 года к Богу со следующими словами: «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, которую он похулил ужасно и хулит. Возьми с земли этой труп зловонный, гордостью своею посмрадевшей всею земли. Аминь». Для удобства гонителей Льва Толстого было издано целое пособие, состоящее из наиболее хлёстких высказываний Иоанна Кронштадтского. И это вам не беззубый текст панк-молебна «Pussy Riot» со словами «Богородица, Путина прогони!».
Православные и черносотенные организации восприняли определение Святейшего синода как команду к началу травли знаменитого писателя. Проклятья типа «тебя давно ждёт виселица», «смерть на колу», «еретиков нужно убивать» сыпались на его голову. Вполне серьёзно в широкой печати распространялся сопровождаемый иллюстрациями рассказ о том, как лицо на портрете графа неожиданно приобрело сатанинские черты. Случилось это точно в то время, как было принято церковное решение. Сам Победоносцев вынужден был с двойственным чувством отметить: «Какая туча озлобления поднимается на Толстого!»
Вместе с тем, история с Толстым обнаружила и наглядно показала другую Россию. По всей стране состоялись выступления в поддержку писателя. Люди несли к графской усадьбе цветы, выражали ему своё уважение и признательность. Как отмечала Софья Андреевна, в доме царила праздничная атмосфера, в нём с утра до вечера находились целые толпы. Многие люди хорошо понимали, что церковное определение было реакцией обиды власти на высочайший авторитет Льва Толстого среди наиболее образованной части населения России. Говорили, что в России есть два царя: Николай II и Лев Толстой. И такое двоевластие не могло долго продолжаться. Церковь рано или поздно должна была нанести удар по своему противнику. Как отмечал юрисконсульт Его Величества Н.А. Лебедев, в отлучении проявились глупость церковников, их угодливость по отношению к Победоносцеву, мстившему писателю за откровенную критику в адрес Церкви. Примечательны следующие слова этого смелого царедворца, которые печальным образом соотносятся с нашим временем: «Может быть, десятки тысяч читали запрещённые произведения Толстого в России. А теперь будут читать сотни тысяч. Что меня огорчает, так это отсутствие в епископах духа любви и применения истин христианства. Они наряжаются в богатые одежды, упиваются и объедаются, наживают капиталы, будучи монахами, забывают о бедных и нуждающихся….Удалились от народа, построили дворцы, забыли кельи, в которых жили Антонии и Феодосии… служат соблазном своим распутством… «Дом мой домом молитвы наречётся, они же сделали его вертепом разбойников… Всё это горько и прискорбно».
Всё это случилось более сотни лет назад, но оно же остаётся и доныне. Только то же самое происходит, как говорил поэт Юрий Левитанский, «не с ними, а с нами самими». Ставшие историей войны и революции ничего, по сути, не изменили. Отлучение Толстого до сих пор не нашло своего ни логического, ни общественно-политического разрешения. И сегодня оно, как и тогда, накладывается на перипетии нашего бурного времени. Отлучение Толстого от Церкви, как смысловой анахронизм, гниющей занозой торчит в нашем общественном организме.
С одной стороны, Лев Толстой – это наша национальная гордость, это светоч мировой культуры, это правомочный представитель России в международном сообществе. С другой, это человек, чьи взгляды и позиции находятся в вопиющем несогласии с официальной идеологией государства. На лицо явное и глубокое противоречие. Толстой пребывает, как и раньше, в состоянии разобщения с нынешним государственным устройством России. В свою очередь и государство, которое всё более и более сближается с Церковью, также не может примириться с величайшим сыном земли Русской. Развод государства с гением, оформленный в 1901-ом году, сохраняется. Попытки как-то разрешить это глубочайшее противоречие носят откровенно искусственный характер. Свести концы с концами и вернуть задним числом писателя в лоно Церкви не удаются ни на церковном, ни на светском уровнях. Да и надо ли тратить на это усилия? Правильно ли проявлять уверенность в том, что, умирая, Лев Николаевич желал встретиться со священниками, чтобы произнести слова покаяния, и только безбожное окружение писателя во главе с Чертковым не позволило этому случиться? Может быть, кому-то выгодна именно такая постановка вопроса, но она лишена и фактических и логических оснований. И, главное, она не устраняет бездну существующих противоречий между Толстым и полусветским и полуклерикальным государством, каким стала современная Россия. Пожалуй, только её увеличивает.
Думается, что ключ к сближению нравственных позиций Толстого и современного российского государства лежит в иной плоскости. Не в формальных шагах по снятию с Толстого нелепых обвинений, не в фимиаме признания и превознесения его отдельных заслуг перед Родиной, а в том, насколько само государство следует заветам величайшего гуманиста. И уж точно Толстой никогда бы не одобрил своего восстановления в Церкви, погрязшей в тех же, если ещё не более жутких, пороках, которые он смело бичевал в своё время. Беда в том, что, сливаясь друг с другом на основе ограничения гражданских прав, государство и церковь препятствуют гуманизации политической и общественной жизни в нашей стране. В такой ситуации пути гуманиста Толстого, государства и Церкви обречены на несогласованное существование.
Многие люди, кто из добрых побуждений, а кто, руководствуясь теми или иными конъюнктурными соображениями, желают отмены скандального определения Церкви №557, согласно которому великий сын земли Русской был отлучён от Православия. Но соответствуют ли эти желания желанию самого Льва Николаевича? Что изменилось в положительную сторону в духовном и нравственном состоянии Церкви и, прежде всего, её священства, по сравнению с годами жизни творца бессмертных литературных трудов, чтобы он сегодня сам, будучи жив, заявил о своём желании находиться в церковных рядах? В ответе на этот вопрос мы не можем следовать исключительно велениям своих сердец. Необходимо в первую очередь уважать волю самого Льва Толстого, которую можно понять, читая и изучая писателя, а не занимаясь досужими домыслами и попытками «убелить собственные одежды» с помощью малоубедительных, а то и просто нечестных средств.
Владимир Рослов
Последние публикации на сопряженные темы
Пришествий на страницу: 3694