Культовое религиозное сознание как источник неизлечимого экстремизма

Для большинства представителей современной европейской культуры, сформированных под влиянием христианских идей, все началось еще с библейского избиения младенцев, совершенного осторожным Иродом под влиянием мистических опасений.

Но и этот экстремистский поступок был для истории далеко не нов - она сохранила воспоминания о многочисленных других боговдохновенных преступлениях древности. В каждом эпосе, в каждой стране, у каждого народа Земли.

И в более поздние времена приступы масштабного культового безумия повторялись со зловещей регулярностью: травля первых христиан, крестовые походы и одиозный захват Иерусалима, геноцид индейцев, инквизиция, преследования староверов, еврейские погромы, охота на ведьм, мистический поход фашистов, холокост, мусульманские джихады, сатанизм, терроризм ваххабитов, Аум Синрике, шахиды:

Список можно продолжать бесконечно, он призван просто лишь наметить кровавую историческую стежку культизма.

На протяжении всей истории рода человеческого приверженцы всех культов убивают людей.

И всю историю человека в глазах самих культистских преступников в этом невиноваты их Боги, Мессии, Господы и прочие пророчествующие смысл бытия.

Дескать, ведь они же повелели и повели за собой на благое и высокоморальное дело, Во! Имя! Правой! Веры! И! Высшей! Справедливости!. А подвел лишь непонятливый и кровожадный человеческий фактор. Только никак не сама идея. Точно не она.

Отчетливое осознание противоречивости такой логики издревле щекочет пытливые умы. Увы, эта щекотка душится на корню инстинктивной потребностью человека в разумном, добром и вечном. Но противоречие не снимается. Оно лишь прирастает этой прекрасной ложью.

И вопросы "Почему же чем сильнее верится в добро, тем большее зло вершится?", "Почему где войны, там и Боги?", "Почему все зло в мире совершено толпами добрых людей?" - остаются.

Конечно, можно заявить, что культы выгодны власти, прикрывающей свои низменные интересы, и творящей беззаконие ради денег, власти, земель. Можно сказать, что религиозные идеи использовали преступники. Можно даже спекулировать, что культ был извращен его врагами.

Но и это лишь кирпичики прекрасной лжи.

Разве получится использовать для зла действительно доброе и вечное? Почему же тогда идея, коли она так сильна и гуманна, не остановила безумия? Разве можно извратить написанное, не переписывая его? Почему все экстремисты верят в высшую справедливость, и для них всех эта вера прекрасна и добра?

Так и осталась противоречивость. И ответ на эти вопросы лишь один.

Экстремизм - это неизбежное следствие любого культа любой внесоциальной идеи, вне зависимости от его происхождения, доктрины и возраста.

И это весьма легко доказать.

Слово "экстремизм" обозначает приверженность крайним взглядам и мерам (БСЭ).

Что же может означать это использованное энциклопедистом слово "крайним"? Крайним относительно чего? Как говорил юморист, "относительно домов"? Отнюдь.

Крайними эти меры и взгляды выступают по отношению к общепринятым сложившимся в обществе нормам морали, убеждениям, обычаям - или, если взять панораму всего человечества, то к общечеловеческим ценностям, сложившимся из инстинктивных побуждений человека и социальных предпосылок.

Инстинктивные побуждения человека немногочисленны, но служат для него внутренним эталоном, позволяющим сортировать убеждения. И по биологической натуре индивидуальный человек добр.

Еще подростком нормальный человек - а это большинство - обзаводится сопереживанием другому. И без крайней внутренней нужды не причиняет "своим" боль и тем более не убивает. И, кстати, не ворует у "своих" и старается оправдывать их ожидания. Вне аффекта человек старается быть хорошим, потому что иначе потом ему самому плохо. И это, кстати, общее для всех культурных и религиозных традиций вида Хомо Сапиенс.

Если попробовать вымерить этим персональным эмоциональным шаблоном старую дискредитированную идею "цель оправдывает средства", попытавшись выразить ее в утрированной форме "если нам понадобится, мы будем убивать, не сравнивая ценность отнимаемой жизни и удовлетворяемой нужды, к примеру, за ботинки или за мороженое", то неприглядность ее для индивидуума сделается очевидной.

Однако это верно лишь для каждого отдельного человека. Социальные предпосылки диктуют уже иное - и даже рассмотренная нами неприглядная формула выведена именно как формула социальная. Социальные рефлексы широко используют инстинктивное стремление человека быть хорошим.

Ощущение собственной хорошести, а стало быть, справедливости и совестливости происходящего возникает у человека, когда он соответствует ожиданиям "своей" группы. "Своего" окружения. Когда-то в прошлом это была "своя" стая. Теперь это социум.

Хотя человек вне состояния крайней внутренней необходимости, вне состояния аффекта и не может преодолеть своей альтруистической природы без того, чтобы не подвергнуться мукам совести и не заречься от таких поступков навсегда - он, благодаря своей инстинктивной потребности, может это сделать ради одобрения "своих".

Так подросток кидает камнем в кошку ради авторитета в компании, так на зоне ради единства группы насилуют подворовывающих, так палач опускает топор ради справедливости толпы, а не своей.

Индивидуум не имеет выхода своей природной агрессивности иначе, чем через аффект, временно затмевающий не имеющие отношения к делу доводы психики. И даже этот аффект болезненен для него, так как его последствия нарушают инстинктивно выведенное ощущение хорошести. Но ведь это ощущение ему могут дать его "свои", масса, ее ожидания и убеждения, социальные идеи, созданные историей и озвученные самым главным, самым уважаемым, вождем или группой вождей.

Таким образом, хотя человек сам по себе зла и не может совершить, он может совершить его вместе с другими. Он не может убить человека просто за ботинки - но если это будут Самые! Главные! Ботинки! Его! Племени! - то чужака убьет и сделает это с радостью, и раскается в этом только много-много позже, если вообще вспомнит. А пока наградой ему послужат облегченные улыбки друзей.

Социальная атмосфера служит для индивидуума и искусственным курком аффекта, и лекарством от индивидуальной совести, временно подменяя ее совестью социальной.

Таким образом, если сам по себе здоровый индивидуум вне его социальных взаимодействий на экстремизм фактически не способен, то уже в социальной группе положение дел меняется, казалось бы, радикально. Однако это радикальное изменение в динамике рациональных социальных взаимодействий совсем не так уж и радикально.

Сдерживающим фактором подобного рода социального экстремизма служит сама природа рационального социума, образованного контактами между людьми. Контакты эти, в свою очередь, группируются вокруг ценностей, составляющих ценность и для индивидуума. То есть чем масштабнее проявление рациональной микросоциальной идеи внутри социума, тем больше ее приверженцы вынуждены контактировать с носителями других идей.

В процессе контакта человек сопереживает другому, так как рациональные базовые ценности у всех одинаковы. Через какое-то время тот неизбежно начинает оцениваться как свой. Так, даже войны захватнические малоэффективны - ведь захватчик чувствует себя неодобряемым другими. Чувство хорошести тает. Совесть злодея осиливает. Гуманизм торжествует. Добро побеждает.

Любая рациональная социальная структура в силу описанного механизма неизбежно несет в себе и сдерживающие социальное насилие факторы.

Благодаря этому любые экстремистские группы, несущие в себе рациональные внутрисоциальные идеи наподобие борьбы за власть, деньги, популярность - неизбежно исчезают. Это не непобедимый экстремизм. Это просто преступность.

Даже при продолжительном контакте совершенно разных сообществ, племен при нарастании плотности контактов неизбежно вырабатываются общие ценности, подходы, убеждения. Упомянутые Главные! Ботинки! пилятся пополам. Война сменяется торговлей, а беззаконие совестью. Так происходит всегда, почти всегда, за исключением одного, но уже довольно большого Но. Непохожести.

Управляющую ценность непохожести прекрасно понимали, к примеру, властолюбивые вожди диких племен, заставляя своих хороших общинников раскрашиваться до неузнаваемости, уродовать себя шрамами, изучать тайные языки, награждая этими отличиями за хорошесть. Подобные меры существенно тормозили развитие общечеловеческой социальной среды, затрудняли скрещивание, культивировали культ племени, создавали национальности и блюли национальные языковые отличия: И, разумеется, сохраняли власть у власть имущих и по сей день.

Однако и этот социальный фактор действует не так уж и длительно - непохожесть, в том числе национальная, преодолима. Рано или поздно два представителя разных племен столкнутся, купаясь в ручье, и обнаружат отсутствие меж ними радикальных, неодолимых отличий. Они и выглядят почти одинаково, и едят одно и то же, и радуются жизни тоже одинаково. Вражда сменится эмпатией, враг попадет в разряд "своих".

Все это происходит только потому, что в рациональном мире ничто не препятствует эмпатии человек-человек и ничто не мешает человеку расширять понятие "свой" на любого знакомого ему.

Далее по тексту, братание с врагом, гуманизм торжествует, добро побеждает. И племена либо сольются в многонациональном единстве, либо заживут себе соседскими дворами, встречаясь на ярмарках.

Разумеется, власть имущие и власть стяжающие этим останутся совершенно недовольны (а инстинктивная тяга к власти неистребима в человеке) - и вот тут к их вящему счастью на сцену плавно выступает неотъемлемо присущая человеку иррациональная религиозная потребность.

Нет, еще не религия - а именно религиозная потребность как желание верить в нечто вечное и справедливое, что лежит над человеком и его миром, и что к тому же обладает человекоподобными побуждениями, общается с человеком при помощи проявлений его мира - и суррогатно способно человека по "достоинству" и "справедливости" оценить. Потребность в идеальной референтной группе.

Никакой таинственности в подобной потребности, как можно видеть из уже изложенного, нет. Она напрямую проистекает из потребности человека быть оцененным социально. Быть хорошим.

В случае, когда человек в состоянии аффекта или под влиянием социального морального протеза преступает нормы индивидуальной, биологически запрограммированной совести - а она всего лишь требует, чтобы человек был хорошим и правильным для "своих" просто по их биологическому праву - тогда человеку становится настоятельно необходимым ощущать собственную правоту хотя бы перед кем-либо или чем-либо.

А нормы индивидуальной совести человек нарушает непрерывно. Их он просто не может не нарушить. Был расстроен, обидел другого. Не подумал, подвел другого. Был в нужде, не отдал долга. Послушал подонка, наломал дров. Вроде поступил по себе, а вроде не прав: Вроде прав, а вроде нет: Легкое чувство вины сопровождает человека всю жизнь.

Конечно, временную нейтрализацию такого чувства вины способны предоставить социально-психологические механизмы: варвар, чтобы напасть, вводит себя в раж выдуманными оскорблениями со стороны врага; человек, занявший денег и не способный их отдать, выдумывает себе обиды; разжигатели войны эксплуатируют фантом тотальной угрозы. Но и общество, и человек переменчивы. Меняются обстоятельства и исчезает их давление. И со временем социальный протез сгнивает, обнажая фактический экстремизм, несправедливость, нехорошесть происходившего некогда.

Для незыблемого самооправдания нужно нечто незыблемое, неизменное, надмировое. Эталон закона, и добра, и справедливости. Вечный протез, создающий ощущение справедливости там, где оно совершенно не порождается фактической реальностью.

Вероятно, в некоем историческом начале такое потенциально имманентное чувство вины способствовало появлению первобытных суеверий. Прошел мимо темного места - все, спишем ближайшую неудачу на демона. Черная кошка пробежала - далее вашей вины нет, упустили ли вы время, ее обходя или претерпели провал, не обходя.

Однако эта фаза, если учесть способность человека измысливать из частей целое, была недолговечна и вскоре сгинула в бурлении политеизмов, рождающих монотеизм. Ведь черная кошка - это скорее мифический закон мира. А закон, как любой механизм, не может судить, и впоследствии оправдать. А чтобы судить и оправдать, вечный протез совести обязан хоть что-то потребовать.

Так возникает иррациональный Бог-идея, придя извне логоса и рацио - как податель отпущения и даритель хорошести.

Во-первых, Бог-идея вечен, всемогущ и всеведущ. Он вне мира и чуть ли не больше его. Он незыблем. Прочие ничтожны.

Во-вторых, Бог-идея требует. Быть таким, а не сяким, кушать то, а не се, поступать так, а не эдак. Требования местами мистичны, отдают жертвоприношением и самопожертвованием, но всевышни.

В-третьих, Бог-идея судит, причем его суд превыше всех судов земных. К Его оправданию не подкопаться.

В-четвертых, Бог-идея угрожает возмездием и теоретически воздает всем и каждому. Воздаяние страшно и абсолютно для верующих и неверующих в него. Награда абсолютна и окупает все. Для этого и служит посмертие, которое абсолютно внесоциально.

В-пятых, Бог-идея дает каждому возможность раскаяться и исправиться, совершив действия во благо Его, после чего оправдает.

В-шестых, человек сам получит от Бога-идеи знак, что его Бог-идея понял и простил: при этом абсолютным и единственным критерием оправданности и хорошести выступает чувство хорошести, вызванное осознанием соблюдения предыдущих условий. С возможной интерпретацией служителей культа.

В-седьмых, записаться можно, просто уверовав. Делать в качестве первого шага ничего более не надо. Плохо, беспокойно тебе - так уверуй и дело с концом.

Вот теперь система верований человека становится религиозным культом.

И культист действительно попадает в заветный эмоциональный рай - ведь его жизнь проста и понятна, базируется на разумных, добрых и вечных законах превыше мира, действенных для всех людей, и его "правильный" поступок неподсуден окружающим, а "неправильный" гарантированно искупаем. Чем не утешение, чем не Эдем?

Или, с другой стороны, чем не фундамент экстремизма? Не его бессмертное иррациональное семя?

* Все люди делятся на культистов данного вида и неправых грешников, не обладающих значимым мнением. Спасутся только культисты и их потомки. Прочие уже осуждены.

* Отличие культистов от других людей абсолютно и не от мира сего: они веруют в своего Бога и по расписанию совершают ритуалы. Неверующий если и имеет душу, то она подпорчена отсутствием в ней Бога культиста. Пока язычник не обращен, отличие иррационально и неодолимо. Он не "свой".

* Других, не "своих", Бог накажет, в том числе и руками праведников-культистов - даже если Он на такую прижизненную "справедливость" и не намекал.

* Совесть правоверного всегда остается чиста, и, хотя он и может искренне заблуждаться, он хороший.

Этот уродливый мировоззренческий костяк внутреннего экстремизма, или, если угодно, экстремального мировоззрения, увы, можно обнаружить в могиле любой масштабной мировой трагедии. Кто не с нами, тот против нас. Цель оправдывает средства. Крестовые походы. Сожжение ведьм. Избиение младенцев. Сталинизм и фашизм. Башни-близнецы.

В любой момент семя культового экстремизма способно прорасти.

Потому что чем бы ни могла казаться религиозная потребность - фактором культурного развития, философского поиска, формирования государственности и взгляда на мир - причиной всех этих явлений, внутренней потребностью и мотором их служит механизм вытеснения душевных последствий морально непереносимого опыта.

Мировоззрение, формируемое религией, вторично по отношению к этой ее главной функции.

Высшая потребность поиска Бога, описанная еще Гегелем, питается внутренней нуждой человека в его существовании. Обнаружение Бога равносильно бегству от собственной личной совести и от рациональных социальных рычагов, готовому в любую минуту породить очередное беспредельное чудовище - так выразился бы журналист.

Наиболее печально то, что практическому, может быть, кровавому, культовому экстремизму совершенно не нужно толчка, чтобы пробудиться.

Скорее нужно непрерывно прилагать социальные усилия, чтобы его сдержать.

А его семя непрерывно прорастает враждой и ненавистью - потому, что никакая вера не отменяет психологии человека, но делает ее проявления страшнее и неуправляемее.

Вспомним, что сам по себе в повседневности Бог с человеком не разговаривает, но лишь дает "знаки" и "внушает мысли". И вспомним, что критерием ощущения боговдохновленности той или иной мысли служит ощущение сохранения на ее фоне чувства "хорошести", "правильности", "благости". И вспомним, что отсутствие чувства "хорошести" может быть легко возвращено ритуальным действием перед Богом.

Соответственно, критерии "боговдохновенности" сугубо субъективны.

Соответственно, если правоверный хочет казаться себе важнее и лучше другого, завладеть его деньгами, ослами и женщинами, однако не может этого сделать по соображениям индивидуальной совести, причину ему долго искать не приходится. Как мы знаем давно, мутация сознания у человека происходит быстро, и как мы понимаем теперь, у правоверного она происходит еще быстрее.

Еврей богаче? Бей его Христа ради! Христианин живет лучше? Аллах вдохновит шахида! Миряне считают тебя уродом? Доставай фосген, ведь с нами Великий Мумбо-Юмбо! Земля у соседа лучше? Твои предки требуют вернуть их добро! Собрат по вере слишком преуспел? Да он же продался Диаволу и в пост ел мясо!

Любое неподавленное желание правоверного всегда приходит в сознание уже внутренне практически оправданным, просто потому что индивидуальное моральное сомнение, выраженное в зыбких высших эмоциях, бледнеет перед животным желанием "хочу" и хорошестью, порожденной неоспоримым фактом следования культовым требованиям.

Хотелось бы подчеркнуть, что это совсем не двойной моральный стандарт - это просто механическое масс-объемное взаимодействие сигналов, исход которого предрешен с физической неизбежностью. Правоверный непроизвольно искренен, он нацелен на хорошесть.

Процесс же его последующего мышления только усугубляет ужас положения.

Ведь вера, в силу своей субъективности, оправдывает осознанное хотение. Вера в Бога. Бог всемогущ, он может все. Хотение, оправданное верой, исходит от Бога. Желание Бога - закон. Для исполнения желания Бога можно все. Хочется = можно.

Таким образом, любой правоверный культист с точки зрения общечеловеческой морали хуже, чем просто аморален. Он внеморален.

Культист поглощен собственным субъективным чувством хорошести, он думает только о хорошем и справедливом, и это позволяет ему физически не видеть такой мелочи, как моральная общечеловеческая реальность, данная всем от рождения. Она не имеет значения.

Соответственно, если преступник будет убивать, если ему понадобится, то культист будет убивать, если ему просто сильно захочется. А оправдания подыщутся.

Психология культиста внеморальна и делает человека легко регулируемым в любом поведенческом направлении. В зависимости от доктрины культа у него формируется тот или иной моральный дефект, слепая зона.

И это "полезное" качество еще более усугубляет ситуацию, так как на манкуртов спрос есть всегда. Они полезны игрокам высшей лиги, как их не назови - служители культа, религиозные лидеры, национальные кумиры, харизматические параноики. Надо только помочь культисту связать требуемое от него миром с требуемым от него культом. Сунуть в рот всевышний сосец хорошести, тогда культист не увидит мира реальности и последует любым указаниям.

Буквальные заповеди культа, открыто провозглашающие общечеловеческие ценности, в жизни оказываются бессмысленными. Заповеди - это только предмет фиксации внутреннего взора культиста, так как по воле Бога его же собственная заповедь может быть нарушена. Механизм же спонсирования морально непереносимых поступков работает безотказно. И гуманное мировоззрение культиста оказывается практической фикцией, не оказывающей определяющего влияния на поведений.

Культ на деле не ведет к провозглашаемым им же ценностям - он только заставляет верить, что они могут быть гарантированно достигнуты, несмотря на любое психологически удобное культисту и культу поведение.

Не убий: разве что на войне после благословения капеллана. Не укради: разве что это не должно принадлежать язычникам. Не лги: разве что иноверцам. Искупление Кудеяра-атамана. Некультист означает нелюдь. Светский закон не значит ничего.

Суть экстремизма - это "великая" идея, ради которой дозволено пойти на все. Идея Бога это сверхценная идея, ради которой нужно пойти на все. Идея Бога равна идее экстремизма.

При этом социальные сдерживающие рычаги оказываются бесполезными перед лицом иррациональной надмирной идеи, идеально протезирующей общечеловеческую совесть культиста.

Благодаря подобной перевернутой логике искреннего культового сознания истинное значение, и практические последствия, казалось бы, гуманных преданий оказываются чудовищными с точки зрения социальной общечеловеческой морали.

Божественное искупление грехов человеческих на практике означает полное оправдание любого преступления культиста перед человечеством.

Мученическая кончина именитого культиста означает призыв к беспределу во мщении.

"Гонения" означают инфляцию социума.

А надмирная иррациональность идеи Бога делает неравенство культиста и некультиста неодолимым, угрозу экстремизма вечной, ибо надмирная бесплотная идея непобедима ничем, кроме забытья в пользу нового Бога.

И сколько не играй высокими словами, суть культа неизменна. Он есть, он для своих, он хочет быть во всех. Он социально служит для протезирования морали и управления человеком. Демагогия о добре оборачивается ложью и благие намерения стелют дорогу в ад. Культ не создан для добра - он создан для игнорирования зла.

При этом рядовой культист, в сущности, прекраснодушный человек. Он верит в добро, справедливость, он стремится к ним всей душой. Но он, если не прошел реабилитации, не видит творимого им зла по причине моральной слепоты. В этой трагедии и содержится ответ на поставленный вопрос о том, как же доброе может быть использовано во зло: культ специально создан психикой человека ради того, чтобы творить зло, думая о добре и не терзаясь совестью.

Весь цинизм любого культа, будь то идолопоклонство, минисекта или мировая религия, заключается в том, что хотя он и служит удовлетворению потребности культиста в добром и вечном - на социальном уровне он является абсолютной машиной регулируемого спонсирования социального поведения, обычно для нормального индивидуума морально непереносимого.

Таким образом, экстремизм есть неизбежное социальное следствие любого иррационального культа вне зависимости от его доктрины. Как прекрасно известно, в любой экстремальной доктрине есть иррациональная культовая идея - будь она религиозной, мистической, оккультной, религиозно-националистической или догматической.

Можно даже предполагать, что религиозный иррациональный культ является практически единственной причиной феномена экстремизма и его необходимым условием. Чисто рационального экстремизма без поддержки религии, наподобие экономического или рафинированно национального, как социального феномена не существует.

Однако важный вопрос, над которым хочется поразмыслить напоследок, может звучать так: "Возможны ли социальные условия, которые обеспечили бы постоянное и эффективное сдерживание практического культового экстремизма"?

Увы, культовый экстремизм обычными социальными мерами, приемлемыми морально для индивидуума, неизлечим.

Поскольку идея каждого конкретного Бога абсолютна, то она стоит в глазах культиста над законами общества, и даже если культист охотно выражает социальную лояльность, то он непроизвольно использует социум лишь как инструмент, чтобы омыть руки в крови, душах и финансах иноверцев. Это особенно заметно по тенденциям последних лет. Экстремизм сохраняется, он лишь меняет форму.

Противодействие при помощи законных социальных рычагов также безрезультативно, ибо Бог над социумом. Сколько не наказывай отдельного культиста за совершенные им преступления, культ с легкостью выдвинет орду возмущенных правоверных, отстаивающих или отрекающихся от преступника - и только выиграет, так как доктрина любого культа хорошая. Семя экстремизма возрастает.

Небольшое ослабление тяги к открытому экстремизму в культизме наступает в том случае, если культ становится государственной религией, выступая на равных со светскими институтами. В этом случае осуждение правоверного законом наносит тот же урон самому культу - а в глазах правоверного это недопустимо, нехорошо, что и служит сдерживающим фактором. Вырастает достаточно устойчивое поколение полурелигиозных людей, как это было в предреволюционной России.

Однако такое слияние является лишь затишьем перед бурей, потому что по мере неизбежного поглощения светских институтов культовыми все сильнее будут расти расовая и религиозная нетерпимость, замешанные на экономических и геополитических интересах. И скоро пробьет час арестов "Именем Бога", кострами из книг, вандализмом и погромами - вплоть до устойчивой и, как известно из истории, разумеется кровавой и экспансистской теократии.

Примечательно, что при слиянии культа и государства, но до фазы теократии, появляется дополнительный фактор риска - риск смены доминирующего Бога и воцарения нового культа. Причиной этого является тот факт, что насколько религия делается сильнее в социальном плане, настолько же она развращается и слабеет в духовном.

Рациональное, фактическое и иррациональное, фантастическое несовместимы, и всемогущесть Бога дискредитируется ляпами "богоподдержанной" власти. Соответственно, культ и его доктрина теряют авторитет как референтная группа для культиста и не могут поставлять своим приверженцам нужную концентрацию хорошести.

Подобного рода условия являются весьма благоприятными для возникновения нового культа. Если он будет хоть в малейшей степени поставлять не производимую доминирующим культом хорошесть, если доминирующий культ поможет ему обзавестись собственными мучениками, приласкает гонениями и смутными для государства временами, то в мир вступит новый Бог.

Как видно из изложенного, прямым социальным противодействием культовый экстремизм победить невозможно. Разве что когда-нибудь и где-нибудь выработается законодательная база, не только провозглашающая приоритет светских законов над культовыми, но и подразумевающая эффективное наказание культа за экстремизм культиста.

Тогда задача будет быстро и эффективно решена - но стоит представить себе закрытие одной произвольной мечети за каждого шахида, или одной церкви за каждого преступника-христианина, как станет очевидна опасная близость такой технологии к морально неприемлемым для индивидуума и цивилизации общечеловеческих ценностей методам.

Прямое противодействие неэффективно. Однако можно представить и найти в современной реальности и признаки условий, когда неизлечимый культовый экстремизм впадает в дрему, имеющую шанс быть вечной.

По мере повышения уровня жизни и обогащения социальных возможностей, по мере нарастания урбанизации и связанной с ней анонимности, по мере снижения национального прессинга и усиления глобализации у индивидуума появляется больше возможностей реализовать себя. Соответственно, все меньше причин для морально непереносимого поведения, все меньше потребность в поставляемой культом хорошести.

Когда социальное давление возрастает, морально непереносимые поступки делаются жизненно необходимыми, тогда из болот обороняющегося подсознания всплывает допотопное чудовище культа. Всплывает, чтобы доминировать и завоевывать.

Когда давление слабеет и человек становится свободнее, то ему нет необходимости становиться правоверным, и истинный культ невозможен - он неизбежно разбивается на множество отдельных течений, святилищ, храмов. И в них в минуту слабости можно получить утешение, а затем уйти. Облегчение, но не подчинение страждущего - вот это истинно благая миссия.

Сейчас в СМИ модно сетовать: "Как плохо, что мало истинно верующих".

Но если подумать, может, стоит на это ответить: "Хорошо-то как, Господи! Алилуйя!"

PS. Данная статья ни в коем случае не призвана оскорбить чувства верующих. Целью ее является лишь вразумление и увещевание, а также оглашение опасности, исходящей от забывших себя людей.

Виктор Тилли.