АТЕИЗМ И РЕЛИГИЯ ПЕРЕД ЛИЦОМ СОВРЕМЕННОСТИ

Давно известно, что западная массовая культура (а теперь она господствует и в нашей стране) зиждется на "трех больших С": секс, садизм и снобизм. Снобизм предполагает, в частности, пренебрежение к разъяснению основ, как чему-то чрезмерно элементарному, "примитивному". Эта установка обусловлена мифотворческим характером массовой идеологии: анализ оснований ей прямо противопоказан. Но если мы хотим мыслить ясно и эффективно, четкое знание основ для нас важно как ничто иное. Поэтому автор статьи обращается к "элементарному" – к выяснению общих и современных корней религии, и не боится кое-где повторить общеизвестное ради связности изложения.

Начнем также с "простейшего" – с выяснения понятий. Ныне модно подчеркивать необходимость веры и производить всякую веру от веры религиозной. В самом деле, без веры как таковой обойтись невозможно, однако вера вере рознь. Есть вера, прямо обращенная к проверке и осмыслению; у этого слова один корень со словами "вероятный", "верный" (правильный), "проверенный". И есть вера нерассуждающая, вера вопреки вероятности, по старой формуле Тертуллиана "Верую, ибо нелепо". Именно такова по своей природе религиозная вера. Различие этих понятий нисколько не таинственно: оно отражается в самой структуре современных естественных языков. Так, в русском языке религиозная вера конкретнее обозначается словом верование, а в английском – словом faith, в отличие от belief как веры рациональной.

Модны сейчас и попытки выдавать религиозный культ за основу всякой культуры, опираясь, опять-таки, на сходство обозначающих их слов. Действительно, оба эти понятия происходят от одного латинского корня colo, который имеет два значения: поклонение и обработка. Но со временем эти значения существенно разошлись. Сегодня культура понимается как совокупность материальных и духовных средств, с помощью которых человек господствует над условиями своей жизни. А религиозный культ, наоборот, выражает поклонение силам, которые господствуют над человеком. Бог не случайно определяется в Библии как Господь – господин всего мира и всяческих "животов". Правда, христианство склонно заменять понятие господина на понятие царя, имея в виду смягчение внешних форм господства. Но это так мало затрагивает сущность дела, что и в христианстве термин Господь нисколько не потеснен в его употреблении.

Хотя наука сегодня гонима, авторитет ее в обществе все еще высок, и сторонники религии нередко апеллируют к ее учениям и к мировоззренческой позиции верующих ученых. Тут следует рассматривать каждый случай отдельно. Например, И. Ньютон действительно был очень набожен, а И.П. Павлов посещал церковь скорее из фрондерства к советской власти. В целом же естествоиспытатели, авторитетные в своей области, не могут претендовать на равный авторитет в вопросах мировоззрения. Ведь естествознание исследует только природы, а мировоззрение трактует отношения природы и духа.

Нередко защитники религии спекулируют на проблемах и неясностях науки. Такие проблемы всегда были и всегда будут, именно в силу постоянного и активного саморазвития науки. Но следует иметь в виду, что сама научная методология не позволяет делать выводы от незнания ("Незнание не аргумент"). Кроме того, образованный атеист должен представлять себе основные моменты идейной эволюции науки и ее отношения к религии.

В эпоху Научной революции и Просвещения зрелости достигла только одна научная дисциплина – классическая механика Ньютона. Она созрела первой именно потому, что предмет ее сравнительно прост и, соответственно, ограничен: это законы движения неизменных тел в их рутинном функционировании и взаимодействии. Становление и эволюция вещей остаются еще за пределами науки. Полное объяснение картины мира на такой основе невозможно. Известно, что в механике нет даже общего решения задачи о взаимодействии трех тел.

Механическая картина мира оставляет значительное место для признания потусторонних сил. Не объясняя возникновения и развития вещей, она вынуждена предполагать их сверхъестественное сотворение. В этом сущность креационизма – идеи, согласно которой мир создан богом в неизменных общих формах. Правда, бога тут сводят на положение демиурга, буквально – ремесленника, который изготовил эти "мировые механические часы", но в действие их не вмешивается. Такие воззрения именуются деизмом; они присуще большинству естествоиспытателей рассматриваемой эпохи. Понятны также разочарования в объяснительных возможностях науки, а вместе с ними – субъективистские и агностические тенденции, часто встречающиеся среди мыслителей XVII–XVIII столетий (Б. Паскаль, Дж. Беркли, Д. Юм, И. Кант и др.)

Только во второй половине XIX в. завершается созревание всей системы фундаментальных наук. В идейной области на смену креационизму приходит эволюционизм – учение, согласно которому мир развивается от простого к сложному благодаря своим собственным силам, без сверхъестественного вмешательства. Наибольшую роль в утверждении эволюционизма сыграли три великих открытия середины XIX столетия: закон сохранения и превращения энергии; обнаружение единства клеточного строения всех живых организмов; теория происхождения биологических видов путем естественного отбора. Победа эволюционизма обусловила преобладание в науке XIX в. материалистических и объективистских тенденций. Однако механистические пережитки, а следовательно, агностические и религиозные настроения в этот период все еще очень сильны. Их глубинной основой остается необъясненность в науке самого процесса становления (формирования) мира.

Эмпирическое познание впервые обращается к сфере становления в первой половине ХХ в., в эпоху "неклассической науки". На авансцену выходят именно дисциплины, изучающие процесс становления тел, организмов и Вселенной в целом: квантовая теория, генетика, релятивистская космология. Но сфере становления объективно свойственны неустойчивость, неполная обособленность ("несепарабельность") и, соответственно, неполная определенность явлений, а также существенная значимость любого, даже малейшего воздействия на становящийся объект. Все это способствовало развитию субъективистской и религиозной интерпретации знания. Модным сделался индетерминизм – отрицание объективной связи явлений. Характерные идейные черты неклассической науки зафиксированы, напр., в копенгагенской трактовке квантовой механики (школа Н. Бора), философских воззрениях В. Гейзенберга и Дж. фон Неймана, в учениях "исторической школы" методологии науки (К. Поппер, Т. Кун, П. Фейерабенд и др.).

Но с 70-х гг. ХХ в. в естествознании складывается новая, постнеклассическая ситуация. Общепризнанным лидером современной науки стала синергетика, – междисциплинарная теория самоорганизации. Она показала, что самоорганизация является не привилегией духа либо живой материи, как думали прежде, а всеобщим свойством всей материальной природы. "Материя – более не пассивная субстанция, описываемая в рамках механистической картины мира, ей также свойственна спонтанная активность", – прямо указывает И. Пригожин, один из бесспорных лидеров современного естествознания.

Эволюционизм вновь становится характерной чертой современной науки, но дело этим не ограничивается. Понятие самоорганизации объединяет эволюцию и становление. Идея самоорганизации позволяет трактовать "творение" мироздания как естественный процесс и объясняет многие эффекты становления, осознававшимся ранее как парадоксы. Описав в идейном развитии своего рода мертвую петлю, наука вновь возвращается в русло здравого смысла и объективных трактовок бытия и познания. Правда, многие идеологи еще пытаются вогнать идеи постнеклассической науки в прокрустово ложе субъективистской идеологии "постмодерна". Но реальная наука, как ей и положено, обгоняет современное социальное развитие, и притом обгоняет его на целую культурную эпоху. Сегодня она как никогда близка к атеизму и обещает стать его надежной опорой.

Вместе с тем, следует помнить, что бытие божие для естественных наук в принципе недоказуемо и неопровержимо, поскольку это бытие духовное, надприродное и сверхчувственное. Следовательно, ведущую роль в критике религии всегда играет не естествознание, а философия. И не всякой философии это под силу, но лишь той, которая (включая в себя идеи эволюции и самоорганизации) вскрывает закономерности самостоятельного развития природы и общества от одного качественного состояния к другому.

Такая философия традиционно называется диалектической. Но к понятию диалектики нередко апеллируют идеалисты и мистики, напр., известный отечественный религиозный философ П.А. Флоренский. Чтобы стать основой для рационального атеизма, диалектика должна еще соединиться с материалистическим воззрением на происхождение вещей. Продуктом такого очищения является философия диалектического материализма. Так называла себя и философия марксизма, идейный крах которого сейчас уже бесспорен. Однако диалектический материализм в общем смысле этого понятия является одним из четырех основных и вечных мировоззренческих направлений в философии (три других – метафизический материализм, объективный идеализм и субъективный идеализм). Философия марксизма – важный этап в развитии диалектического материализма, этап, на котором он впервые достигает самосознания. Но это еще только "первый блин", и он, как всегда, получился комом.

Уже в учениях классиков марксизма мы находим существенные отступления от принципов диалектики; в еще большей мере извратил ее официальный марксизм советской эпохи. Так, Сталин лично "устранил" из диалектики один из ее важнейших законов – закон отрицания отрицания. Грубой ошибкой официального марксизма была также замена классического принципа всеобщей связи метафизическим "принципом детерминизма", сводившим всякую связь к причинному взаимодействию. Современная наука показывает, что существуют также "нелокальные корреляции" поведения объектов, которые объясняются единством их происхождения и субстанциальной общностью всех вещей. Само слово "синергетика" в переводе с греческого означает "совместное действие" и указывает именно на такую форму связи. Признание нелокальных корреляций несовместимо с принципом детерминизма, но вполне соответствует исконному диалектическому принципу всеобщей связи.

Но познавательное овладение миром есть только предпосылка овладения практического. Как познание, так и практика (на нем основанная) в развитии своем беспредельны, но в каждый данный момент ограничены; мир же всегда бесконечен. В этой исторической ограниченности наличных сил человека и заключается главный корень религии.

Данный вывод подтверждается всем ходом духовной истории человечества. Сама эволюция форм религии негативно отражает развитие практики. Человек всегда обожествлял именно те силы, с которыми он уже вступил в борьбу, но которым он пока еще проигрывает. Поэтому люди уже не поклоняются огню, камням и другим фетишам, тотемам (образам животных), душам умерших, или богам грома и молнии, солнца и ветра, рек и морей. Ведь власть природных стихий нами в основном преодолена. В этом смысле старый античный тезис "Страх создал богов" теперь уже не актуален.

Но он все еще актуален в смысле страха перед социальными стихиями, власть которых над человечеством доныне практически абсолютна. Конечная причина этого – отсутствие у большинства современных производителей личной собственности на средства обеспечения своей жизни. А без нее человек не может быть реально свободен в обществе и (как правило) в своем идейно-политическом сознании. Поэтому современные религии выступают прежде всего как обожествление духа (творческого сознания) в его социальном и историческом обнаружении, чему особенно ярким примером является христианство. Суть этих религий именно в том, что право устанавливать, регулировать и изменять отношения между людьми целиком делегируется некой сверхъестественной сущности.

Глубинной бытийной предпосылкой религии в жизни каждого индивида является смертность человека, вопреки нетленной сущности его сознания (разума). Смертность тела естественна и понятна, но разум по сути своей универсален, а по характеру своей деятельности устремлен за пределы частного бытия, в сферу всеобщего и вечного. Поэтому смерть разумной души представляется нелогичной. Древние греки, в отличие от христиан, считали бессмертие души не наградой, а наказанием, но не могли отказаться от этой идеи. Другая бытийная предпосылка религии – высокая роль случайности и природной определенности в жизни отдельного человека. Многие поддаются искушению объяснять эту зависимость вмешательством сверхъестественных сил.

Важнейший социальный корень религии – в ее духовно-связующей роли внутри классово разрозненного общества. В таком обществе нет единых нравственных принципов и признанной общей цели развития. Отсутствие естественной духовной связи требует замещения связью "сверхъестественной". Поэтому религия всегда оживляется в периоды порабощения труда, – напр., в современной России. Зато в духовно целостном обществе религия всегда отходит на задний план, как это было, напр., в период подъема социализма. Не случайно поэтому религиозные учения осуждают светское единомыслие и целевое объединение людей. Напомним в этой связи библейскую притчу о Вавилонской башне.

Но та "сверхъестественная" духовная связь, которой религия замещает связь реальную, по сути неполноценна. Ведь сама религиозная духовность носит отчужденный характер: ней творческое и нравственное начало отчуждается от человека в пользу бога, а дух выносится за пределы реального общественного бытия, которое тем самым обездушивается. Не случайно Нагорная проповедь Христа (важнейший источник христианской морали) начинается заповедью "Блаженны нищие духом". Не случайно и то, что она завершается заповедью "Не противься злому". Ведь если мир сам по себе бездуховен, то он заведомо лежит во зле; а пытаться самостоятельно улучшить его основы – значит сопротивляться воле божьей.

Особая яркость идей этого ряда в христианстве объясняется тем, что эта конфессия сформировалась в эпоху разложения античного общества и его глубокой криминализации. Главное отличие христианства от иудаизма состоит в утверждении, что благодать божия выше закона божьего. С самого начала христианство выступило как религия мытарей и блудниц, живущих не по законам, а "по понятиям". Апостол Павел, а за ним и другие деятели церкви, настойчиво повторяют, что человек спасается не делами закона, а только верой и покаянием. Согласно Евангелиям, сам Христос простил распятого рядом с ним разбойника, который всю жизнь "добросовестно" грабил, жег, насиловал, убивал и мучил людей. В Евангелиях же сказано: "на небесах будет больше радости об одном покаявшемся грешнике, чем о двенадцати праведниках, не имеющих нужды в покаянии". Отсюда логичный вывод: греши и кайся, ибо, не согрешив, не покаешься искренне, а не покаявшись – не спасешься. История доказывает, что и сама христова церковь, и большинство христиан на практике неукоснительно следуют этому выводу, что бы они себе не воображали и не говорили о нравственном смысле христианства.

Значимость социальных корней религии особенно подчеркивал К. Маркс, определявший религию как "вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, душу бездушных порядков", "всеобщее основание для оправдания и утешения", "опиум народа". Но он далеко не одинок в этом мнении. "Религия спешит утешить несчастных, у которых отняли всю их собственность. Она их хочет навеки сковать кандалами", – говорил Наполеон Бонапарт. А знаменитый арабский поэт (и крупный математик) XI-го столетия Омар Хайям писал:

Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,
Трезвон колоколов – язык смиренья рабий,
И рабства черная печать равно лежит
На четках и кресте, на церкви и михрабе!

Не случайны и другие строки О. Хайяма:

Если б мне всемогущество было дано,
Я бы небо такое низвергнул давно,
И воздвиг бы другое, разумное небо,
Чтобы только достойных любило оно!

Однако религия – принципиальный враг разума (напомним библейскую притчу об изгнании человека из рая за стремление к знанию и то, напр., что Мартин Лютер называл разум "первой потаскухой дьявола"). Она изначально не признает за человеком права на собственное достоинство. Так, по учению христианства человек есть грешное, падшее и слабое существо, спасение которого полностью зависит от бога и правильной веры.

К ментальным корням религии можно отнести склонность человека к заблуждениям, обусловленную условным характером словесного отражения действительности. Способность строить условные знаковые модели позволяет нам, с одной стороны, освободиться в познании от ограниченности нашей чувственной природы; с другой стороны, она же допускает радикальный отрыв таких моделей от действительности, примером чему служат все известные религии.

С этой же особенностью нашей психики связана словесная внушаемость человека. Техника культа использует закон заражения, известный в социальной психологии, и склонность мозга к галлюцинациям в обстановке "сенсорного голодания", т. е. дефицита чувственных раздражителей. Если вы ведете жизнь монаха-отшельника, т. е. долгое время находитесь в одиночестве, имеете мало впечатлений, плохо питаетесь, мало спите и постоянно предаетесь молитвенному самовнушению, то по законам психологии "личное знакомство" со сверхъестественными силами вам практически гарантировано. Не случайно З. Фрейд считал религию формой невроза.

Но наиболее важный ментальный корень религиозности заключается в господстве метафизического (в смысле – недиалектического) способа мышления. Оно характерно и для обыденного необразованного сознания, и для всей современной политической идеологии, поскольку она односторонне абсолютизирует одну из форм собственности: общественную или частную. Метафизика вообще предполагает признание абсолюта, в роли которого чаще всего выступает бог.

С другой стороны, метафизическая рассудочная, формальная рациональность не позволяет объяснить т. н. судьбу, т. е. эффекты непосредственной, непричинной всеобщей связи ("нелокальной корреляции") в их житейских проявлениях. В этом случае человек, не знающий диалектики, склоняется к сверхъестественным объяснениям. Напомним, что современная постнеклассическая наука отличается именно признанием и исследованием такого рода связей.

Еще один ментальный корень религии – потребность в духовном призвании, свойственная развитым личностям. Религия претендует на удовлетворение этой потребности, поскольку в ней духовное трактуется не как средство, а как цель для самого себя. Такое отношение к духу присутствует и в светских видах интеллектуального творчества: в искусстве, в науке, в изобретательской деятельности. Однако здесь требуются талант и незаурядная воля для преодоления трудностей, неизбежно возникающих в отношениях творческого человека с современным обществом. Это дано не каждому, да и творческие личности не всегда стремятся к духовной самостоятельности и не всегда ее достигают. Нередко они следуют массовым убеждениям, а иногда даже считают за нравственный долг "душой быть вместе с народом".

Массовое распространение реалистической, нерелигиозной духовности возможно только в обществе, где индивиды в основном экономически самостоятельны, а творческое начало в общественной жизни устойчиво преобладает над рутиной. Только тогда и осуществится неминуемое поражение христианства, с похвальной убежденностью предрекаемое дьяконом Андреем Кураевым. Но общество экономически самостоятельных трудящихся-собственников невозможно построить на почве промышленного хозяйства, при котором подавляющая часть производителей должна оставаться на положении наемных работников, непременных "винтиков" индустриального механизма. Поэтому социалистический "воинствующий атеизм" был только формой замены одного культа на другой: культа небесного деспота – на культ деспота земного (в бывшем СССР – культ личности Сталина).

Хотя в настоящее время индустриальный тип хозяйства находится уже в глубоком кризисе, технологические основы нового (как предполагается, информационного) типа хозяйства еще не созданы, и политическая революция сейчас была бы беспочвенна и неуместна. Но не станем забывать, что идейный переворот всегда предшествует перевороту политическому. Актуальная историческая задача современного атеизма – беречь семена и пестовать ростки этого идейного переворота, дабы в нужный момент они могли развиться быстро и мощно. Мы не можем сегодня достичь решающего успеха, но можем и обязаны камень за камнем строить здание рациональной идеологии будущего.

В свете этого отрицательный характер понятия атеизма (буквально, отказ от идеи бога) является одновременно достоинством и недостатком. Достоинство его в том, что он оставляет открытую перспективу для смены исторических форм атеизма; недостаток – в том, что отрицание по природе своей несамостоятельно (на эту сторону атеизма указывал в свое время К. Маркс). Это значит, что атеистические убеждения сами по себе не могут стать основой формирования общественной идеологии, в том числе – основой создания политической партии. Партия атеистов возможна только при наличии между ее членами дополнительной позитивной связи, например – общей веры в науку и в право человека разумно преобразовывать мир в своих целях и интересах. Разумеется, даже такая широко определенная партия не может охватить всех атеистов: значительная часть их непременно останется на позициях скептицизма и/или социальной пассивности.

Но это единственная партия, существование которой соответствует прогрессивной общественной перспективе. Как показывает футурологический анализ, экономика будущего приобретет синтетический характер. В ней будут равно признаны все возможные формы собственности, и современное идейно-партийное деление, основанное на предпочтении той или иной из этих форм, канет в Лету. Останется только исконное деление человечества на людей разума и людей предрассудка; и впервые у людей разума появится реальная возможность взять политический верх. Так неужели они не воспользуются этой возможностью?..

В.Н. Самченко

Самченко Владимир Николаевич, д-р филос. н., проф.
Красноярск. Email: vns@vsptus.ru. URL: http://philos.da.ru